Михаил Колесов - Меньшиковский дворец[повесть, кубинский дневник и рассказы]

Сергей заявил Бушмакину твердо:

— Выдвигать свою кандидатуру на перевыборы не буду. После того, что произошло на факультете, я считаю, что не имею морального права.

Марк не настаивал.

Кринкин, не знавший подробностей произошедшего, был удивлен:

— Сергей, ты не прав. У тебя хорошие перспективы. Ну, сорвалось с приемом в партию, вернемся к этому на следующий год. У тебя же вся работа налажена. Особенно по строительным отрядам. О тебе знают в ЦК. Не надо тебе уходить!

Но Сергей принял решение. С Кольцовым–старшим он больше не встречался. Тот ему не звонил. Бушмакин, наверняка, сообщил ему об итогах комсомольского собрания…

Комсомольская конференция должна была проходить в Актовом зале Академии наук, который любезно предоставили соседи. Сергей занимался переговорами по этому поводу и подготовкой всех необходимых для работы условий. От содоклада он отказался и передал все материалы по студенческим строительным отрядам Бушмакину.

В день открытия стояла прекрасная октябрьская погода. Осень в Ленинграде была любимым временем года для Сергея. Суетное нежаркое лето с постоянными дождями уже ушло, а долгая снежная, но промозглая зима еще не наступила. Природа как бы отдыхала. Город был окрашен в небесно–голубой и оранжево–золотой цвета. Солнце светило щедро, но спокойно. Прохладный ветерок тянул с Невы.

Сергей прошел из общежития по Васильевской стрелке и подошел к парадному подъезду здания Академии в классическом стиле. Он поднялся по лестнице и открыл массивную дверь. Из вестибюля по широкой мраморной лестнице с балюстрадой он прошел мимо площадки с большим мозаичным панно Ломоносова «Полтавская битва» к входу в зал. Осмотрев от двери помещение, украшенное плакатами и флагами, он поднялся на сцену, где его ждал комендант. Сергей еще раз проверил работу микрофонов. В общем, все было в порядке.

Вскоре подошли ребята из мандатной комиссии и стали прибывать делегаты конференции. В зале стоял шум от взаимных громких приветствий и разговоров, через ретрансляторы звучала музыка комсомольских песен. Сергей занял удобное место в задних рядах зала. К нему постоянно подходили знакомые ребята, поговорить было о чем.

После того, как Марк объявил о начале конференции, зазвучала песня неофициального комсомольского гимна: «Не расстанусь с комсомолом. Буду вечно молодым!» Весь зал встал и подхватил слова песни. Сергей почувствовал, как его охватила волна душевного подъема, чувство сопричастности к большому коллективу, мощную энергию которого он сейчас ощущал, как будто попал в сильное магнитное поле…

Доклад Бушмакина, над которым они просидели поздними вечерними часами, был содержателен и четок. Марк не упустил ничего, что было сделано университетским комсомолом за два года. Особое место в докладе было уделено успехам студенческих строительных отрядов. Здесь были названы многие имена, но имя Сергея названо не было.

После доклада Сергей сделал краткое сообщение мандатной комиссии, которое было утверждено. Конференция шла по задуманному сценарию…

В конце дня должны были состояться выборы нового состава Комитета. После того, как ведущий конференцию секретарь горкома Кринкин огласил со сцены список кандидатов, из зала раздались удивленные голоса:

— А Кольцов?

— Почему в списке нет Кольцова?

Многие стали оглядываться на задние ряды, где сидел Сергей. Некоторые встали со своих мест, готовые выйти на сцену.

Кринкин стоял за трибуной, молча глядя на Сергея через зал. Бушмакин за столом президиума опустил голову и перебирал какие–то лежавшие перед ним бумаги.

Сергей испытывал странное внутреннее напряжение. Как будто кто–то закрутил у него внутри пружину до отказа и она вот–вот может лопнуть. Он понимал, что, если он сейчас промолчит, то его фамилия будет включена в список кандидатов и при тайном голосовании он пройдет в новый состав Комитета. В то же время он чувствовал, что наступил решающий момент в его жизни. Либо он остается на комсомольской работе, либо навсегда покидает ее. Он должен принять решение…

Сергей резко встал и быстро направился к сцене. Весь зал, как ему казалось, провожал его глазами. Он подошел к трибуне, которую уступил ему Кринкин, отошедший на два шага. Он посмотрел в сторону стола президиума на Кольцова–старшего. Взгляд секретаря парткома был ему понятен: «Поздно, Сергей! Принял решение — держись!»

И Сергей, преодолев волнение, начал говорить.

Он поблагодарил всех за совместную двухлетнюю работу, назвав имена многих из присутствовавших в зале. Вдруг увидел в первых рядах зала напряженные глаза Пушкарева и какая–то догадка мелькнула у него в голове. Затем он объяснил, что он сам попросил не включать свою фамилию в список для голосования, так как решил временно прервать комсомольскую работу. За это время у него возникли серьезные проблемы с учебой и, кроме того, он хочет попробовать себя в научно–исследовательской работе.

Сергей чувствовал, что его слова звучат для этой аудитории неубедительно. Тогда он произнес:

— Я прошу всех тех, кто по–прежнему относится ко мне с уважением, понять меня и не настаивать на включении моей фамилии в список кандидатов.

Со сцены он сошел при полном молчании зала. На этот раз ребята его поняли. Он прошел по проходу между креслами и вышел из зала. Его трясло. Бегом спустившись по лестнице, он выскочил на улицу. Здесь он, перейдя улицу, подошел к парапету набережной и закурил. По–прежнему ярко светило солнце. Над Невой, сопровождая катера, летали чайки. Сергей посмотрел на Адмиралтейство напротив. Он подумал о том, как в ночь на 8 марта после бала они с Галиной, Валерой и Риммой остановились здесь у сфинксов, и какое у них было прекрасное настроение! Как они тогда верили в себя!

Сейчас он был один и ему было очень плохо…

Неожиданно Сергей вспомнил, что у него сегодня день рождения!

…Выборы нового состава прошли без проблем. Пушкарев был избран в Комитет комсомола и стал вторым секретарем по оргработе, т. е. занял место Сергея. Через год Пушкарев уже был первым секретарем Комитета. Поступил в аспирантуру к Н. Д. Кольцову. Женился и стал ленинградцем. Впоследствии сделал хорошую карьеру.

Комитет комсомола все–таки из Меньшиковского дворца «выгнали» и перевели во «флигель Попова» во двор Главного корпуса университета…

Сергей больше там никогда не бывал.

27 октября, 1966. Москва

В 22.10 мы вылетели из Шереметьево международный рейсом 047 Москва — Гавана. Летим на Ту‑114, бортовой номер № 7642. Позади прощание с ребятами в Ленинграде, сумасшедшие дни в Москве, «отеческие напутствия» в ЦК ВЛКСМ, обед в ресторане «Метрополь» (на последние «подъемные» деньги) и скетч–ужин в ресторане аэропорта (коньяк, икра и яичница). Последними вбегаем по трапу (после «вежливого приглашения» прямо у столика ресторана). Отличный ужин на борту почти в полночь. В первом часу — аэропорт Мурманска. Снег, мороз — отправили прощальные открытки. В три часа вылетели из Мурманска.

Предложение из Москвы выехать на Кубу в составе «комсомольской группы» явилось для меня полной неожиданностью, так как я уже год не был связан с комсомольской работой и решил, что обо мне уже забыли в ЦК. Оказывается, не забыли. Не задумываясь о последствиях (5‑й курс университета!), сразу дал согласие. Вскоре узнал, что в нашей ленинградской группе всего три человека, и один из них мой друг Николай В. Как к нам попал Яша Р., студент третьего курса, никогда никакого отношения к комсомолу не имевший, для нас было загадкой. Собирались недолго. Выехали в Москву «без приглашения». В Москве жили в гостинице ЦК ВЛКСМ. Занимались оформлением документов, что оказалось хлопотным делом, и ждали самолета. В Москве навестил своих «троюродных» сестёр, с которыми уже давно не виделись. В Ленинград уже не возвращались…

Вместе с нами летят трое московских ребят с философского факультета МГУ. С нами в самолете группа советских специалистов и кубинская актерская труппа. Протяженность трассы 10 тыс. 805 км., летим на высоте 9000 м. со скоростью 900 км/час. Полет продлится 19 часов без посадки. Ночью — великолепная картина белого безмолвия облаков, освещенных луной. Получили красивые Свидетельства о пересечении Полярного круга. Солнце появилось в 1‑м часу дня (по московскому времени) над океаном. В разрыв облаков видели Атлантику (и корабль). В пятом часу увидели Кубу.[1]

28 октября, Гавана, 1‑й день

В 9 часов утра, по гаванскому времени, самолет опустился в аэропорту «Хосе Марти» в Гаване.[2] Грандиозная встреча наших спутников–артистов и весьма холодная встреча нас («не ждали!»). Три часа просидели в аэропорту. Знакомство с русской девушкой Тамарой. Наконец–то нас забрали. От аэропорта до города около 20 км. Вся трасса украшена флагами и макетами шахматных фигур: в Гаване проходит XVII международная шахматная олимпиада. Много бюстов Хосе Марти. Привезли нас на виллу сбежавшего врача. Очень приятный домик на calle F между 7 и 9 улицами. Мы трое получили просторнейшую комнату с такими же просторнейшими кроватями. Разобрали чемоданы, приняли холодный душ, пообедали и пошли осматривать город. Вышли на берег океана. Красивая большая волна накатывает на рифовый берег. Вдоль берега идет набережная–автотрасса (Malecon). Я чуть не стал жертвой набежавшей ребятни: девчонки и мальчишки от 5 лет и старше просят сигареты. Быстро понял, чем это мне грозит. Урок стоил шести сигарет. Идем по набережной. Восхитительны проносящиеся на довольно больших скоростях машины. Такое впечатление, что это авто–парад всевозможной доисторической утвари, при этом ее состояние, очевидно, небезопасно для жизни самих водителей. Сворачиваем с набережной и углубляемся в город. Никакой закономерности в расположении домов: некоторые виллы–коттеджи довольно хорошо сохранились, но большинство в обветшалом состоянии. Среди них неожиданно вырывается красавец–небоскреб. Ближе к центру вышли к гостинице «La Habana Libre». Здесь совершенно другая жизнь. Шикарные кафе, клубы и рестораны, восхитительная реклама. Уже вечер. На фасаде гостиницы ярко освещенная неоновая шахматная доска. Здесь проходит шахматный матч. Болельщиков на улице перед доской много. Стемнело очень быстро. Забежали в книжный магазин: кое–что есть — Ленин, Мао — Дзедун, современный театр и пр. Значит, на Кубе есть литература. Быстро вернулись домой. Ужин нам подали в 8 часов, после этого легли спать. Все проснулись в 3 часа ночи. Пишу в 4 часа утра, сейчас в Ленинграде 12 часов дня.